Пальцы послушно скользили по клавишам. Звуки струились, сливаясь передо мной в еле уловимые сюжеты. Кончиками пальцев я ощущала, как лунный свет струится по тихими морским волнам...
    Холодок пробежал по спине. Словно кто-то смотрел на меня.  Это чувство не перепутать ни с чем другим…   Всего одна секунда, всего одна мысль, и я окунулась в давно забытое состояние...
   Мои ранние выступления на публике были сравнимы с казнью. Я могла очень хорошо знать свою программу, могла отсиживать часы напролёт, оттачивая каждый звук, но стоило мне почувствовать на себе посторонний взгляд… Я забывала с какой ноты начинается произведение, я не могла вспомнить следующий аккорд… Моё положение тогда спасала лишь мышечная память: я сидела за фортепиано в полуобморочном состоянии, а пальцы бегали по клавишам, словно и не были моими, но только если они не дрожали… А дрожали они почти всегда.Стоило мне подумать о нотах или просто посмотреть на клавиатуру, всё рассыпалось… Помню, как мои старшие друзья-музыканты как-то порекомендовали мне успокоительное. Действительно, после его приёма я была на удивление спокойна. Могла расслабиться и играть практически без волнения. Это было решением моей проблемы! Но ненадолго…  Однажды, прям во время годового экзамена, мне стало плохо. Мне запретили использовать эти таблетки под страхом самого страшного наказания…
  И вот я снова за инструментом. В гостиной только члены моей семьи. И я НЕ МОГУ преодолеть свой нелепый страх…
  Миллионы раз я прокручивала в голове слова своих педагогов: «У тебя тонкая душа и умная голова. Но ты не пианист! У тебя слишком слабая нервная система, а пианисту нужно иметь крепкие нервы.»
  Конечно, я не стала пианистом. Для всех я просто покинула мир музыки, чтобы освоить более престижную и востребованную профессию….
   Но музыка никогда не переставала жить во мне. Оставаясь наедине с собой, я открывала дверцу в ту скрытую часть себя. Только так я могла выразить свои чувства, понять своё внутреннее состояние. Только когда мои пальцы сливались с клавишами, и звуки возносили меня над обыденностью, я по-настоящему чувствовала, что живу!
    Нет, на меня определённо кто-то смотрел! Но как такое возможно?
  Дверь надежно заперта. Ни у кого нет ключей от дома. Кроме того, я в деревне. И почти никого не знаю тут. Ко мне даже в гости зайти некому!
   Окно. Должно быть кто-то стоит у открытого окна….
    Я осторожно подняла взгляд, чтобы окончательно убедиться в своём предположении. Краем глаза я увидела чью-то фигуру. Мелкая дрожь прокатила от самых пят до кончиков пальцев…
  Я медленно повернулась, стараясь выглядеть как можно более спокойной.
   Прямо за занавеской я увидела незнакомого мальчика лет девяти.  Неестественного цвета футболка свисала с одного конца. Нечёсаные, свалявшиеся волосы спадали на обжигающе-черные глаза. Он застыл в какой-то нелепой, неестественной позе. Словно, бежал куда-то и увидел приведение.   Ещё какое-то мгновение он стоял вот так молча, а потом рванул на утёк. Босые ноги в коротких штанишках ярко сверкали меж зеленых травинок.
    Сердце клокотало где-то в горле. Не знаю сколько я просидела так, глядя ему в след. И сколько просидела бы ещё, если бы не раздался телефонный звонок.

Глубокий выдох. Ещё один. Я готова снять трубку.
 - Алло, - сказала я быстро, лишь бы не выдать своего волнения.
 - Привет, Ксюш! Ну, и долго ты собираешься сидеть в своей дыре?
 - Привет, – вечно бодрый голос подруги подействовал на меня успокаивающе, - Как ты, Ритусь?
  Я встала со стула и направилась во двор. Глоток свежего воздуха был мне просто необходим. А в это время на том конце провода, Рита трещала возбуждённым голосом:
 - Да всё зашибись. Вернулись с морей. Зря ты не поехала. Дурында ты! Сидя в своей дыре, ты своё счастье не построишь! Ну чего ты сидишь в деревне? Чего ты тормозишь? Пора уже вливаться в активную жизнь!
 - Костик, небось вымахал на море-то. Пришли фотки, - я попыталась перевести тему разговора.
  Но если Рита поставила себе какую-то цель, то вставать на её пути не имело никакого смысла:  
 - Да, нормально Костик. Растёт, как ему и положено. Я тебе вот что скажу – я, знаешь ли, намерена в этом году выдать тебя замуж. Ты ж сама не справишься. Только ТЫ можешь прожить шесть лет с человеком, а потом ВДРУГ заявить, что вы с ним не понимаете друг друга!
 - Это у вас с Колей всё сложилось с самого начала. Тебе повезло. Но это не значит, что у всех должно быть именно так. Мне хорошо здесь. И мне никто сейчас не нужен.
   Выйдя на улицу, я сделала глубокий вздох, стараясь хоть на этот раз не потерять самообладание.
  На улице было как обычно безлюдно. Лишь тёплый ветерок проскальзывал меж листьев деревьев в соседнем саду, разыгрывая свою неповторимую утреннюю увертюру.
   Я на миг задумалась, разглядывая пейзаж, что открывался перед домом – необъятное зеленое поле вдали, а за горизонтом – невесомые нежные перистые облака. Нежное тепло стало растекаться в груди…
  - Да это, друг мой, называется депрессией! - слова Риты вернули меня в настоящее, - Ты всю жизнь в себе ковыряешься! И после каждого вот такого самокопания, ты принимаешь убийственные решения! Тебе просто противопоказано быть одной!
 - Ну и какие убийственные решения я принимала, по-твоему? – я стала рисовать на земле простые узоры носками своих кедов.
  Если под рукой был лист бумаги, я всегда рисовала на нём, когда разговаривала по телефону на неприятные для меня темы. И не важно с кем я говорила: будь то финансовый директор, излишне требовательный клиент или мама. Бумаги передо мной не было. Зато рыхлая после вчерашнего дождя земля была так податлива.
 - Ха! Да у меня пальцев на руках не хватит, чтобы все перечислить. Я слышала ты уволилась с работы, это правда? Не говори мне, что это правда, Ксюха…
 - Ну, уволилась. Может, это лучшее, что я сделала за последнее время.
- Слушай, не дури, я тебя прошу! – голос Риты становился всё более нетерпимым, - Ты отдала этой работе десять лет своей жизни! Тебя сделали Главой Департамента, как ты того хотела. Зачем надо было уходить?! Куда ты пойдёшь? У тебя есть план? Тебе предложили работу?
   - Нет у меня никакого плана. Я просто устала ходить чужими тропами. Хочу немного тишины и покоя, - я всеми силами старалась не дать вовлечь себя в очередной бессмысленный спор.
 - Вооот. Именно этого я и боюсь. Ты просто уходишь от проблем, как всегда! Их надо РЕШАТЬ! Они сами не рассосутся! –подруга негодовала.
     Я приготовилась выдать ей мою стройную аргументированную позицию, которая непременно привела бы её в восторг, если бы Рита стала меня слушать,..
  - Ладно, я совсем не для этого позвонила! Да, меня не обрадовало твоё решение. Я его не разделяю. Но, в конце концов, с твоей головой можно и другую работу найти. – голос Риты вдруг изменился, -  Я нашла для тебя потрясающую партию! Друг Кольки. Он сейчас разводится. Его краля бросила. Ну вот не везёт мужику с бабами. Где он их только берёт? А сам-то статный, башковитый. При деньгах, между прочим. Я сразу о тебе подумала! Тебе нужен именно такой человек! Он избавит тебя от твоих вечных сомнений, будет любить тебя, придаст тебе уверенности в самой себе! Давай-ка, собирай монатки и дуй к нам!
     Если Рита задалась какой-то целью, то лучше не стоять у неё на пути. Цель понятна. Мне оставалось только самоустраниться, хотя бы на время.
    - Ой, в дверь стучат. Я перезвоню. Целую! Пока! - сказала я, повесив трубку.
  Я сжимала телефон в руках, борясь с желанием разбить его о стену дома, рядом с которой стояла.
  Проведя несколько недель вдали от родных, знакомых и друзей, я почти забыла, что значит корчить гримасу вежливости, отвечать на глупые и нудные вопросы и делать вид, что у тебя всё идёт по плану.  И тут на тебе! Как у неё всё просто!
   Я чувствовала себя ребёнком, который стоит у витрины кондитерской, не имея возможности войти внутрь. А там, за столиком сидят дети, такие как Рита. Сидят и трескают конфеты, пирожное, мороженное! Почему-то кажется, что их жизнь похожа на праздник. А ты стоишь и смотришь как они радуются, получая желаемое. Моя последняя конфета оказалась миной замедленного действия. Я пыталась раскусить её до тех пор, пока не выпала добрая половина зубов. И теперь сладкое видимо мне противопоказано... Но куда мне идти? Где ещё искать радости в этом странном городе по имени «Жизнь»?
   Мне безумно одиноко. За всю мою жизнь никто меня так и не понял. Всем всегда казалось, что я специально создаю себе проблемы на пустом месте. Так считала моя мама, так думали мои подруги и друзья.  Неудивительно, что мои очередные отношения рухнули. Кто же сможет понять меня, если я сама не могу себя понять?
   Хорошо хоть я догадалась откладывать деньги на чёрный день, как будто я всегда знала, что однажды устану от этой бессмысленной суеты. Сотни вопросов, обид и воспоминаний разрывали меня на тысячи мелких разрозненных кусочков.
    Я бросила всё и сбежала. В глухую деревушку. Туда, куда мои знакомые наверняка не захотят приехать, предпочитая комфорт и развлечения. Только в тишине я могла хотя бы попытаться понять, куда мне дальше двигаться.
    Моё временное пристанище было весьма скромным.Здесь я чувствовала себя как у бабушки в деревне. В ту пору, когда казалось, что жизнь – это большое и удивительное приключение. Не хватало только бабушки… Я бы с удовольствием уткнулась сейчас в её плечо, как когда-то в детстве…

  Моя почти отшельническая жизнь текла своим чередом. На всякий случай, я стала закрывать окна перед тем, как садилась за фортепиано. Но никаких нежданных гостей больше не появлялось.
  Как-то раз тётя Маня, добродушная и открытая женщина лет пятидесяти, любившая обсудить все последние новости деревни, заговорила со мной о мальчике:
   - Увидишь ободранного худого мальчишку, который подрабатывает у твоих соседей, передай, что ищут его. Опека ежедневно наведывается. У него ж мать умерла год назад. Хорошая была баба! При ней Антошка был обычным ребёнком. Рак скосил Нюрку. За месяц на глазах сгорела! А батя - алкаш. Каких свет не видывал!  Тьфу! Бросить сына на произвол судьбы!
   Местный климат был довольно переменчивым. Несмотря на начало июля, тётя Маня была одета довольно странно. Вязанная кофта, одетая поверх футболки, была довольно заношенной и не сходилась на груди. Но фартук при этом был всегда опрятен и отутюжен.
    Тётя Маня не загребала ягоды горстями из ящика, как все продавцы. Она брала каждую ягодку неспешно, убеждаясь, в её отборном качестве. Это, конечно, позволяло ей удерживать своих постоянных клиентов в деревне. Но мне казалось, что делала она это только для того, чтобы вдоволь наговориться.
   Протянув мне пакет с клубникой, она спросила:
    - Что-нибудь ещё?
  Недостатка в продуктах я не испытывала, но позади меня стал скапливаться народ, а мне захотелось узнать ещё что-нибудь о мальчике:
  - Персиков. Тех, что послаще.
  - Эти кисло-сладкие. А вот эти нектарины вкусные! Возьми их, – ответила она, отрывая от рулона, висевшего у прилавка, очередной пакет.
  - У вас, теть Мань, всегда всё так вкусно! Вы меня избалуете! Как буду в городе в магазин ходить? Там всегда берешь кота в мешке, даже если покупаешь продукты в самом дорогом супермаркете.
   Тётя Маня довольно улыбнулась и гордо заявила:
  - К нам в последнее время знаешь сколько из города переезжают!  Когда такое бывало? - её мягкий и ласковый голос сделался вдруг особенно серьёзным, - Жалко мне Тошку. Ух, так и прибила бы эту заразу! Лишил ребёнка детства! Может хоть в доме сирот ему будет лучше. Не будет мыкаться. Ты не забудь о моей просьбе, ладно?
    Она протянула мне пакет, обтерла руки о свой чистый фартук и стала быстро подбивать цифры на калькуляторе.

   Я честно пыталась исполнить просьбу тёти Мани. С того дня прошло пару недель, но мальчик так и не появлялся.
     По обыкновению своему, добрую часть дня я проводила за стареньким Мюллером, который перевезла сюда, несмотря на сотни километров, отделявших нас от дома. Добротный немецкий инструмент ежедневно латал мою душу, словно опытный портной, работающий над потёртой, изношенной вещью. Его бархатистое звучание окутывало меня особым теплом. В свою очередь, и я старалась заботится о нём, всячески оберегая от сквозняков.
   Я старалась занять весь свой день, не оставляя ни минуты на пустые размышления.Каждый день я выдумывала что-то для себя. Будь то новое музыкальное произведение, кулинарный рецепт или очередная книга, которых на моё счастье здесь было великое множество.
   В спальне стоял огромный шкаф высотой с потолок, который был уставлен книгами. Собраны были здесь в основном романы, да детективы. Но именно такое чтиво было сейчас по мне. Никаких глубоких вопросов и размышлений.

Шопен давался мне непросто. Я чувствовала тончайшие переливы светотени, особую воздушность и зыбкость его музыки, но не могла передать всё это в процессе игры.  Сегодня мне не удалось продвинуться ни на йоту. Чувствуя, как начинаю раздражаться, я подошла к окну.
   Я отодвинула плотную занавеску и настежь распахнула ставни. Легкий прохладный ветерок ворвался в комнату. Верхушки деревьев начинали желтеть. Золотистые бескрайние поля были ещё одним напоминанием о грядущей смене сезона. Пора бы и мне возвратится в город. Надо бы идти дальше…
   Я облокотилась на подоконник,  даже физически почувствовав тяжесть от всех этих мыслей, и тут же отскочила.
   - Здрасьте, - виновато сказал мальчик, вставая с земли.
   - Здравствуй, - я боялась спугнуть его.
   - Я… Тут.. Эм, -мальчишка шаркал по земле ногой, не поднимая глаз.
Вспомнив, просьбу продавщицы на рынке, я сразу перешла к действиям:
   - Я собиралась попить чаю. Не составишь мне компанию?
   - Работать надо. Я итак тут... это… долго, - он встал, почёсывая затылок и виновато смотря в мою сторону.
    - Это не займёт много времени. Заходи!
    Антошка шёл по коридору осторожно, стараясь не задеть ничего вокруг. Он шарахался то вправо, то влево, боясь задеть стены или мебель. Казалось, мальчик пытается втянуть свою голову и руки в себя. От этого он становился ещё более неуклюжим. Между фортепиано и круглым столом, что стоял посреди комнаты, могли бы спокойно пройти два человека, а он пробирался с опаской.
     - Присаживайся. Я сейчас принесу чего-нибудь к чаю.
     - Э… Сюды? – осторожно спросил он, показывая на стул.
      Я лишь кивнула в ответ в знак одобрения.
      Оставив мальчика в комнате, я первым делом закрыла на ключ входную дверь. Конечно, при желании, он мог выскочить и через окно. Но я была уверенна, что он этого не сделает.
      Приготовления не заняли много времени. И уже через минут десять мы сидели за накрытым столом.
      - Ешь, ешь, не стесняйся, - сказала я, придвигая к нему чашку с вареньем и пирог из черной смородины.
     Антон вытер лоб, осмотрелся и молча принялся за еду.
     Какое-то время я слышала только его сладкое причмокивание. Он казался мне самым настоящим ребёнком, коим и был, несмотря на трудное детство.
     - Дивно у вас получается, - неожиданно сказал Антон, вытирая рот рукой.
    - Что получается? Тебе понравился пирог?
  - Не, я об этом, - он махнул головой в сторону фортепиано.
   - Ты о музыке? Тебе нравится музыка?
   -   У нас в деревне никто не играет музыку,- мальчик схватил ещё один кусок пирога и стал жадно жевать.
    Мне стало жаль этого мальчишку, неумытого, голодного и такого несчастного. Что ждёт его впереди? Дом сирот? Неужели там ему будет лучше? А ведь в нём жила тяга к красоте - ему нравилась музыка! И  взгляд у Антошки был такой открытый, пытливый… Он вкушал жизнь каждую минуту. В этом взгляде не было ни капли страха или сомнения. Несмотря на тяжелое детство он оставался ребенком, который верит в чудо.
   - Часто ты тут сидишь, под окном? – спросила я осторожно.
   - А вы ругаться не будете? – Антон недоверчиво посмотрел на меня исподлобья.
   - Не буду, - я подлила ему чая и добавила варенья, в знак снисходительности.
  Мальчик громко отхлебнул глоток и сказал:
  - Перед работой. Я тут с огородом помогаю.
  - Какой ты молодец. Работящий. Ты ешь, ешь. Не отвлекайся.
  Оставшееся время мы провели молча. Подперев подбородок рукой, я следила за каждым его движением.
   Его грубые от работы руки, были не по-детски крепкими. Он то и дело откидывал отросшие волосы назад, выпрямлял сгорбленную спину, всеми силами стараясь произвести на меня впечатление.
  Вдруг он быстрым резким движением вскочил с места и сказал:
   - Ну, мне это… Идти надо.
   - Ты знаешь, меня просили передать тебе кое-что. Тебя ищут…
   - Знаю, - Антон перебил меня, его голос стал более решительным, - Не надо мне. Я сам. Не пойду я к ним.
    Он готов был выскочить из дома в любую минуту. Его глаза забегали, пытаясь найти кратчайший выход.
   - Хорошо, не волнуйся так. Тебя никто не заставляет идти с ними, - я говорила медленно, смотря ему в глаза.
  - Вы меня не видели, - мальчик резко развернулся и быстро исчез за дверью.

Антон снова исчез. Я не видела его несколько дней подряд. Но все эти дни мои мысли были только о нём. Я не могла играть, не могла читать. Почти не ела. Я гуляла днями напролёт и думала, думала, думала.
   Я представляла себе в красках всю ту боль, через которую он прошёл. Что будет с ним дальше? Как долго он сможет бегать? Что для него лучше? Жизнь с отцом-пьяницей, в погоне за пропитанием или жизнь в детском доме без ласки, с жестокими и такими же несчастными детьми, как и он? Здесь хотя бы он видит других людей, подрабатывает, учиться чему-то… Но там он сможет получить образование…
    Я закрывала глаза и видела его виноватое лицо перед собой. Что-то было в нём такого, что отличало его от других. Как и меня… Быть может, эта наша с ним тяга к музыке? Быть может это стена, что отделяла от музыки нас обоих?
    Очевидно - музыка имеет над ними особую власть. А может, только она отрывает от свирепого настоящего?
   Я решила, что должна играть. Непременно играть каждый день.  Играть для него. Столько, сколько смогу. Я была уверенна, что он услышит!
   Каждое утро я тщательно подбирала для него репертуар. Чтобы как можно больше успеть дать ему! Я больше не думала о том, так ли я играю. Не было дрожи. Не было страха.
  Я сидела за инструментом, прекрасно осознавая, что Антон где-то рядом. Возможно, он сейчас замер где-то, стоит в такой же нелепой позе, с таким же выражением лица. Совсем такой, как при нашем с ним знакомстве.
  И он пришёл. Я чувствовала его взгляд, там за окном. По лицу текли слёзы, но ты были слёзы радости….

    Однажды он сам заговорил со мной. Во время моего очередного «концерта», мальчик неожиданно перемахнул через открытое окно. Так быстро и ловко, что я не сразу поняла, что произошло.
   Он подбежал ко мне. Глаза его забегали по клавишам.
  - Играйте! Играйте ещё! Как там у вас в конце?!
   Он смотрел на меня так, словно хотел сказать что-то. Я не могла ему отказать.
   Я стала играть последние строчки. Немного медленнее обычного, следя за его реакцией. Краем глаза я видела, как он наблюдает за моими пальцами. Для него весь этот процесс был откровением. Всё это время мальчик только слышал музыку и никогда не видел КАК она возникает.
    Когда я остановилась, он с минуту молчал и вдруг… черный, как ночь, указательный палец начал тыкать по клавишам. Послышалась простая мелодия, ничуть не нарушающая гармонию всего произведения.
    Его глаза сияли от восторга. Он сам не верил в то, что слышит!
  -Как-то так. Там было красивее, - он воодушевленно говорил, а глаза всё также бегали по клавишам.
     Мальчик старался сообразить, как же можно сыграть красивее. Он тыкал пальцем по клавиатуре. То туда, то сюда, пытаясь попасть в нужный ему тон. На лице легко читались все его эмоции – бровки то сходились у самой переносицы, то расплывались в улыбке.
  - Ты правда слышал эту музыку прежде? – спросила я, не скрывая своего восторга.
   - Во сне… Когда-то…
   Я играла ему, а он просто не отрывал глаз от процесса. Стоило мне остановится, мальчик смотрел на меня с такой надеждой, что я переворачивала страницу за страницей. Меняла сборник за сборником.
   - А хочешь посмотреть, как тут всё устроено? – как только меня осенила эта чудесная мысль.
   - А можно? – с опаской спросил Антон.
   - Конечно! Здесь всё можно!
   Я сняла с моего старенького друга все крышки, которые могла.
   Антон чуть не задохнулся от восторга. Он долго завороженно смотрел на то, как молоточки бьют по струнам. Потом подвинулся немного ближе и стал изучать устройство инструмента, заведя свои грязные ручонки за спину, видимо, боясь что-то испортить….
   Уходя, он спросил можно ли прийти завтра после работы. Посмотреть ещё разок.
   Я была не против. Даже наоборот, я если бы он не спросил, я бы сама ему это непременно предложила.

     Только он не появился.  Не появился и через неделю. Мальчик исчез. Словно сквозь землю провалился.
   Оказалось, отец в порыве гнева выгнал мальчишку из дома.
   Я знала от чего бежит девятилетний мальчик, но не знала куда.
   Тётя Маня, будучи натурой добродушной, переживала за него не меньше моего. Она всё причитала, всё ругала отца Антона, прерываясь на молитвы.
   Всего за один день нам удалось организовать его поиски. Мы взяли с собой только доверенных лиц. Тех, кто не сдаст мальчика в приют.
 «Только бы найти этого сорванца! Там посмотрим!» - причитала Тётя Маня, пока мы собирали свой «поисковый отряд».
     В дороге Маня всё говорила и говорила без остановки, видимо это помогало ей снять душевное напряжение:
     - Другая она была. Нюрка петь любила. Делает что-то по огороду и поёт. Кухарит и поёт. Вяжет и поёт. Это ж её кофта! Моя любимая! Ношу и не сношу никак! На другую и менять не хочется, - она смахнула со щеки слезу и продолжила, - Да и Батька-то спился, потому что любил бабу свою. Ну и что тебе твоя боль, когда сынишка рядом растёт! Вставай и иди! Сколько раз ему говорила! Вот она! В нём! Никуда не делась! А этот всё себя жалеет, с собой носится. Не можется ему! Тьфу! Слабак! Как и все мужики!
   Эти её слова подействовали на меня лучше ледяного душа.  Чем я лучше отца Антона? Мне и Ритка всегда говорила, что с собой излишне ношусь. Всё в себе ковыряюсь.Вот, убежала от всех родных, близких. А они всё терпят мои выходки. А я всё себя ищу….  
   А может, и вправду? Может я слишком много думаю о себе? Ведь что такого в моего жизни плохого-то? Что меня так гложет? Чего я ищу?
  Мои мысли унесли меня куда-то далеко. Мне стало вдруг так стыдно. Стыдно перед родителями, стыдно перед Ритой.  Я представила, как они переживают за меня. Названивают. А я просто не снимаю трубку. Или снимаю, но говорю кратко и отрывисто. Сколько седин я маме прибавила, пока «себя искала»! А что слышала в ответ: «Как знаешь, доченька. Я верю, что у тебя всё получится. Ты у меня умница!»
  Хороша умница! Бросила мать одну в городе. Чтобы побыть в тишине!
  Надо возвращаться! Вот найдём Антошку и поеду домой…
  Голос тёти Мани вернул меня в действительность. Должно быть я пропустила добрую половину её рассказа:
       -Антошка всегда слушал её внимааааательно. Бывало отвлечётся на что-нибудь, а он сразу хмурит свои бровки. Помнит он мать. Ещё как помнит! Как-то помогал мне в лавке и напевал песенки-то её. Напевааал.
    Через три дня нам удалось напасть на его след. Он скрывался в Белково – довольно большом городке, в восьмидесяти километрах от нашей деревни.
    В чем Антон был однозначно силён, так это в маскировке. Он умел прятаться так, как никто другой. Он умел быть тише ветра, мог слиться с любой обстановкой. Зная, что его ищут, Антон не выдаст себя. Здесь, в Белково, у нас не было знакомых. Стоило бы нам подключить официальные инстанции, мальчика бы забрали в приют. Но никому из нас этого не хотелось...
   Мы вернулись домой с тяжелым сердцем.

  - Нужна ваша помощь, – тихонько прошептала я тёте Мане, стоявшей у прилавка.
   Она подмигнула своей помощнице, и та тотчас же сменила её за рабочим местом.
   Как только я рассказала, что именно нужно сделать, тётя Маня сморщилась.
  - Ксюша, ты такая тонкая, воздушная и хрупкая. Снаружи и внутри. С тобой бы это сработало. Но не с ним! Он мальчишка! Всего лишь босоногий, необученный мальчишка! Что ему до твоего ИСКУЙСТВА.
   - Я попробую. А вдруг сработает. Вы поможете мне?

Белково.
   Что в наше время можно считать центром жизни любого населённого пункта? Конечно магазины! Прям здесь, перед единственным, но довольно большим по здешним масштабам торговым центром, я и разместилась со своим добрым Мюллером.
   Осень стояла на удивление тёплая и сухая. Ещё можно было ходить в рубашке, дожди выпадали редко. Погода обещала быть безоблачной, и я без страха разместилась здесь, прям под открытым небом.
    Толпа народу, что собралась у торгового центра, стояла в полной тишине. Кто-то записывал всё на свой смартфон, то и дело меняя ракурсы, а кто-то просто стоял и слушал. Людей становилось всё больше.
   Из артистов я была здесь одна. Это был мой дебют. Это был мой первый в жизни сольный концерт…
    Я играла. Играла Шопена. Играла так, как хотел Антон. Играла долго, не замечая никого вокруг. Перед моим внутренним взором были сейчас не ноты, а его глаза. Его взгляд ищущий нужный тон на клавиатуре… я нашла то, что он искал!
   Никто не верил мне, а я знала, что Антон придёт! Знала, что услышит! Он не мог не услышать! Только не он! Только не Антон!
   Я взяла последний аккорд. Фермата длилась целую вечность…
   - Да.Как-то так, - услышала я за спиной…

   Пальцы послушно бегали по клавишам. Горячо любимый мной Бетховен как всегда сбрасывал оковы души… Звуки разлетались по залу словно дико пенящееся вулкан, сменяясь робкими жалобными стонами. Всё было здесь: муки, отчаяния и страдания; надежда, борьба и торжество жизни над смертью! Торжество творчества над обыденностью!
    Полный зал. Овации. Букеты. Мой очередной концерт. Очередной триумф. И в зале, в первом ряду, как всегда сидит верный друг, мой критик и мой главный слушатель.
      Та, что стала моим Учителем, моим Ангелом-Хранителем.
       Ксения посвятила свою жизнь мне – чужому, никому ненужному мальчишке из глубокой деревни. Она воспитала меня, дала мне образование. Заставила поверить в свои силы!
      И никогда я не прочел в её глазах ни одной нотки сожаления! Наоборот, до сих пор (а мне уже глубоко за сорок), Ксения говорит мне, что я научил её ЖИТЬ.  И каждый раз, поворачиваясь к залу, я непременно ищу ЕЁ глаза…